Рейтинговые книги
Читем онлайн Принцип Д`Аламбера - Эндрю Круми

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 45

Должно быть, именно тогда укоренилась во мне страсть к пониманию путей природы. Из чего он сделан, этот столь очаровавший меня свет? И как может он преломляться и свертываться в складки искривленным листом стекла? Еще одно воспоминание: я стою возле большого дубового обеденного стола, который выглядит огромным, темным и несокрушимым в сравнении с моей тщедушной фигуркой. На столе — точно на уровне моих глаз — в ярком луче солнечного света стоит стакан. Помню, как внимательно рассматривал я плававшие вокруг него сверкающие пылинки; они начинали кружиться, стоило мне слегка подуть на них. Сам стакан казался бриллиантовым в свете солнца.

Каким-то образом он фокусировал лучи, отбрасывая на поверхность стола изумительный рисунок — прихотливо изогнутый полумесяц плененного света. Как, почему возможны такие вещи?

Те ранние годы моей жизни явились мне во сне столь же живо, как и в реальных воспоминаниях. Вокруг меня целый мир — огромный и неисследованный, похожий на книгу, которая ждет прочтения и понимания. Даже в играх проявляется мое стремление вырасти и начать учиться. Рядом с этими картинами — память о моей приемной матери. Я вижу, как она наливает горячую воду в металлическую ванну, над которой начинает клубиться поднимающийся над кипятком пар. От всего этого веет теплом и непостижимой тайной: от ванны, узора ее текстуры, металлического блеска ее поверхности. Перистые клубы пара вьются и складываются (почему пар делает это?). Я вижу большую грудь приемной матери под накрахмаленной белизной блузки, когда она оборачивается и смотрит на мое маленькое личико с небесной высоты любви и мудрости. За всем этим кроется великий ответ, ждущий постижения.

Когда мне исполнилось четыре года, меня отправили в пансион. Этот печальный опыт едва не уничтожил навеки мою любознательность. Родной отец, скучный шевалье, дал немалые деньги на мое воспитание и образование, и школа, куда меня определили, считалась весьма уважаемым учебным заведением. В самом деле, я уверен, что образование, которое я там получил, было бы идеальным для тех, кто собирается в будущем заняться политикой Церкви или другим подобным делом, требующим слепого подчинения ортодоксальным догмам и не терпящим оригинальности любого рода.

С самого начала я полюбил математику. Только начав учиться считать, я понял, что числа — а не азбука учителя чтения — истинный язык природы. Слова — не более чем обменные фишки, напротив, числа имеют вечную и неизменную ценность. Подрастая, я оттачивал свое умственное мастерство в забавах, которым предавался с помощью открытых мною чудесных игрушек. Математика открыла путь к освобождению моего скованного воображения, и все свободное время я посвящал изучению тех задач, которые учителя объявили слишком сложными для нашего понимания. Таким образом, школьные уроки вскоре стали слишком тривиальными в сравнении с моими личными исследованиями.

Меня возмущали деспотическая дисциплина и бессмысленные ритуалы школы, но я спокойно мирился с ними, поскольку таков был всегда мой способ по возможности избегать конфликтов и сопротивляться менее прямолинейными средствами. Я, должно быть, казался примерным учеником, так как был умен и хорошо учился, хотя в действительности мне хотелось только одного — вырасти, стать полноценным человеком и покинуть школу.

Я был тщедушным ребенком — так же как позже, став взрослым, превратился в тщедушного мужчину. Физическая слабость была вызвана родовой травмой и покинутостью, и я рано научился справляться с этим неблагоприятным обстоятельством. Не было никакого смысла драться, когда меня дразнили; в такой драке мальчики, намного превосходившие меня силой, неизбежно бы меня избили. Я мог отвести от себя угрозу только с помощью разума.

Среди нас был один ученик, которого боялись больше других. За высокий рост и злобный характер его прозвали Медведем. Как и все, я узнал о нем с первых дней пребывания в пансионе. Этот мальчик сеял страх везде, где появлялся. Медведь достигал этого, как любой задира, больше угрозами, чем прямыми действиями. Если он задирался, то всегда делал это с помощью сопровождавших его лакеев.

Полагаю, что именно Медведь показал мне, как в действительности устроено человеческое общество. Наблюдение за ним принесло мне больше пользы в таком познании, чем школьные уроки, и, вероятно, больше, чем все прочитанные мной великие книги. Медведь был здоровенным, туго соображавшим парнем, и эти два фактора наложили неизгладимый отпечаток на формирование его характера. Будучи не в состоянии завоевать дружбу добротой, он вместо этого заставил всех бояться себя. Сколько королей, генералов, да и целых наций охотно подчиняются такому импульсу, следствию случайного сочетания врожденных свойств? Обычно Медведя сопровождали два мальчика, каждый из которых был мельче и умнее своего покровителя. Таким образом, они представляли своего рода команду, в которой каждый компенсировал недостатки остальных. Эти мальчики не были злы от природы, но чувствовали свою слабость и испытывали неуверенность в себе, и это заставляло их творить зло.

Однажды я видел, как они издевались над ребенком на три или четыре года моложе их и в два раза ниже ростом. Мне в то время было, наверное, лет десять. Я шел по школьному двору и, завернув за угол, увидел, как они мучают свою жертву за стеной часовни, где их не могли увидеть учителя. Троица окружила ребенка, а Медведь резко выбрасывал вперед руки, не касаясь мальчика, Я услышал голоса двух лакеев:

— Тебе ничего еще не сказали, Пьер? Твоя мать умерла.

— Нет! Это ложь!

— Что? Ты назвал нас лжецами?

Медведь сорвал с головы малыша шапочку и бросил ее на песок. Я услышал, что мальчик расплакался. Когда он, рыдая, наклонился, чтобы поднять головной убор, Медведь пинком свалил ребенка на землю. Мальчик был мал ростом, но упал неловко и тяжело, с мягким стуком, подняв облако пыли. От страха и удивления он перестал плакать. Все трое принялись пинать лежавшую на земле жертву.

— Мы не лжецы! Извинись!

Если бы мальчик даже попытался что-то ответить, Медведь и его спутники вряд ли бы его услышали. Медведь оттолкнул в сторону лакеев, чтобы насладиться своей доблестью.

— Убей его! — кричали прихлебатели. — Прикончи его!

На лице Медведя был написан неподдельный экстаз. Мрачное наслаждение делало его лицо похожим на морду дикого зверя, готового пожрать добычу. Медведь ничего не видел и ничего не слышал. На земле перед ним лежал не мальчик, он пинал тряпичный сверток, похожий на тот, который моя мать некогда сознательно положила на холодные ступени. В глазах Медведя я не мог прочесть ни злобы, ни ненависти. Именно это наполнило меня леденящим ужасом. Для Медведя любовь и ненависть, радость и печаль были двумя сторонами мелкой монеты, которую он может подбросить, не заботясь о том, какой стороной она выпадет.

— Извинись! — кричали лакеи. Я смотрел на происходившее издалека. Сильный страх не позволил мне вмешаться, и от этого я чувствовал себя соучастником преступления. Если они посмотрят в мою сторону, то сделают со мной то же самое.

Наконец Медведю наскучила забава. С абсурдным достоинством он поправил на себе одежду и вместе со своими спутниками пошел прочь. Все это продолжалось не больше одной-двух минут.

Мальчик лежал в пыли и тихо плакал. Из носа и ссадины на лбу текла кровь. Я подошел к нему, но какими словами мог я его утешить? В последующие годы я прочел множество историй о школьных драчунах и их жертвах. В этих рассказах жертва тайно учится драться, терпеливо тренируется и ждет часа мести. Потом, подготовившись, вызывает обидчика на поединок и легко его побеждает. Сила драчуна сразу же испаряется неведомо куда. Я много раз читал подобные истории, но никогда не видел, чтобы что-либо похожее происходило в жизни. Истории же, свидетелем которых мне приходилось быть, всегда сводились к одному и тому же. Забияка бьет жертву, а она стоически принимает страдания. Ребенок, которого избили на моих глазах, был намного меньше нападавших, и хотя я был старше этого мальчика, но ростом едва ли превосходил его. Если бы кто-нибудь из нас попытался сопротивляться, Медведь и его друзья избили бы нас с еще большим удовольствием. Я помог малышу встать на ноги.

— Я хочу к маме, — сказал он.

Я помог ему отряхнуться, но позже учителя все равно отчитали его за неопрятный вид. Он оправдывался тем, что споткнулся и упал, потому что засмотрелся на пролетавших над головой диких гусей. Такой всплеск детского воображения, не поддавшегося страданию, живо сохранился в моей памяти на многие годы. Он был хрупким смышленым ребенком. Кажется, Пьер умер от холеры, не дожив до пятнадцати лет.

Единственным способом противостоять гневу Медведя было уклоняться от любых столкновений с ним. Как и все другие, я старался не ходить в одиночку по его территории. Чтобы облегчить гнетущее чувство страха, я пытался развлечь других мальчиков, подражая Медведю и имитируя его гнусавый голос и неуклюжие движения. Аплодисменты зрителей и их сдавленный смех ободряли меня. Я чувствовал, что завоевал их уважение, хотя был маленьким и слабым.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 45
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Принцип Д`Аламбера - Эндрю Круми бесплатно.
Похожие на Принцип Д`Аламбера - Эндрю Круми книги

Оставить комментарий